Как умирают врачи от рака: Ежегодно сотни тысяч россиян умирают, не дождавшись помощи врачей

Содержание

«Мы умирающих не берем»: как медики обрекли россиянку на смерть

67-летняя жительница Кузбасса умерла в больнице города Березовского после того, как врачи неверно поставили ей диагноз, рассказала дочь пенсионерки. По ее словам, в конце апреля женщина почувствовала боли в почках — тем не менее врачи настаивали на том, что Надежда страдает от рака прямой кишки, который она вылечила еще 24 года назад. Медики не хотели везти пенсионерку в больницу, ссылаясь на то, что без коронавируса ее не примут. В итоге Надежда умерла от нагноения почки.

В Минздраве Свердловской области запустили проверку по факту смерти 67-летней жительницы города Березовский Надежды Праведниковой, которой врачи местной ЦГБ поставили неверный диагноз. Об этом «Газете.Ru» сообщил главврач медучреждения Станислав Кан.

«У нас уже началась служебная проверка. Минздрав также ее запустил. Правоохранительные органы пока к нам не приходили», — заявил руководитель ЦГБ.

Впервые пенсионерка почувствовала сильные боли в области почек 20 апреля — тогда дома никого не было, и ей пришлось самой вызывать скорую помощь, рассказала дочь скончавшейся Елена свердловскому порталу E1. ru. Прибывшим фельдшерам она рассказала, что ощущает почечные колики. Но медики не поверили, сославшись на то, что при почечных коликах человек не может разговаривать, и выписали женщине обезболивающие.

Праведникова поверила работникам скорой помощи и даже пожалела, что отвлекла их во время пандемии. «Я себя так неловко чувствовала, так стыдно было, что зря вызвала скорую помощь», — сказала она своей дочери по телефону после того, как скорая уехала.

Тем не менее обезболивающие не помогали — с каждым днем состояние пенсионерки ухудшалось. 24 апреля к ней приехала дочь — женщина пожаловалась на то, что боль перешла под грудину, однако температуры не было. Елена приняла решение вновь вызвать скорую помощь.

В этот раз фельдшер сделал ЭКГ, измерил уровень сахара в крови. «Врач неотложки выписал таблетки от спазмов, что-то сердечное — от тахикардии. Поставили обезболивающее.

Мы просили с папой забрать в больницу. Нам ответили: «Если бы у нее был коронавирус, мы бы ее забрали, а так куда мы ее?», — поделилась воспоминаниями Елена.

Но и эта помощь не помогла — в тот же вечер этой же бригаде пришлось вернуться к Праведниковым. «Мама уже не могла сама ходить. Буквально на глазах становилось хуже, она слабела. Начали смотреть ее прошлые медицинские заключения. Увидели, что она болела раком. Врач пригласил меня на кухню: вы знаете про диагноз своей мамы? Я не поняла: какой диагноз? Он ответил: у нее рак, видимо, метастазы пошли в позвоночник», — рассказала дочь скончавшейся.

На самом деле Надежда Праведникова вылечилась от онкологии еще 24 года назад — тогда у нее действительно был рак прямой кишки, но несколько десятков лет он не давал о себе знать. Поэтому ее дочь отнеслась к заключению медиков скептически.

«Я тогда была ошарашена, испугалась. Не понимала, правда это или нет. Мы настаивали, чтобы маму отвезли в больницу. С нами спорили: на каком основании, у нее нет температуры! Мы кричали: везите в больницу. Врач в ответ кричал: куда ее направлять, с каким диагнозом? Мама тяжело дышала, не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. В конце концов согласились госпитализировать», — отметила девушка.

Положили пенсионерку в терапевтическое отделение — по словам Елены, там проходили лечение как больные ОРВИ, так и пациенты с подозрением на коронавирус нового типа. Сначала женщина долгое время находилась не в палате, а неком проходном помещении, где три врача ругались на нее и дочь.

«Они начали кричать: почему так поздно приехали, почему в субботу, почему мы затянули раковую болезнь? Взяли анализы, кровь, мочу. УЗИ делать отказались, объяснили: аппарата то ли нет, то ли сломан. Отвезли маму на рентген грудной клетки. Врач поставила обезболивающее. Потом начали обсуждать, какой диагноз написать»,

— вспоминает жительница Кузбасса.

В итоге женщине поставили сахарный диабет. Он действительно был у Надежды, но таблетки с легкостью сбивали повышенные показатели, так что пенсионерка особо не страдала от этого недуга.

«Вторым диагнозом указали рак прямой кишки и под вопросом метастазы. Я просила их показать, где они их увидели, как смогли определить. В ответ мне лишь говорили, что мы привезли им умирающего человека!», — рассказала дочь скончавшейся.

В итоге девушка осталась вместе с матерью ночевать в больнице — утром кожа Надежды посинела, тело стало холодным. Ее перевели в реанимацию, а дочь отправили в аптеку покупать пеленки и памперсы.

«Когда вернулась из аптеки, услышала, как мама кричит. Я побежала к врачам: «Почему ничего не делаете?». И я снова услышала: «Вы нам привезли умирающего человека, мы обычно таких не берем». Я не понимала: каких таких?» — возмутилась Елена.

25 апреля в 10.30 пенсионерка умерла. Вскрытие показало, что смерть наступила в результате заражения крови. Выяснилось, что в мочеточнике у женщины был камень — он закупорил орган, в результате началось нагноение почки, пионефроз.

Метастазов, о которых говорил врачи, патологоанатом не зафиксировал. Выходит, что скончавшаяся была права насчет почечных коликов.

Теперь ее дочь борется за правду: она написала заявление в региональный Следственный комитет и жалобу в областной Минздрав. Также девушка рассказала «Газете.Ru», что больница не отдает ей медицинские документы матери, которые заполнялись в ходе лечения.

«Я приходила сегодня в больницу, но медицинское заключение главврач мне так и не отдал — сказал, что я могу увидеть его только при сотрудниках Следственного комитета. Он даже не разрешил мне сделать фото этих документов, хотя они лежали около него, и по закону я могу сделать их копию», — подчеркнула девушка.

В свою очередь главврач больница Станислав Кан заявил «Газете.Ru», что отдал документы Елене. «Она забрала документы сегодня, 14 мая», — отметил медик.

«Газета.Ru» направила запрос в региональный Минздрав, чтобы узнать, на каком этапе находится проверка по факту трагедии. Ответа на момент публикации материала не поступило. В региональном СК сообщили, что не комментируют трагедию.

Дочь скончавшейся подчеркнула, что намерена добиться смены руководства ЦГБ. «Извинений главврача недостаточно — от этого жители города Березовского здоровее не станут. Я хочу добиться того, чтобы поменялось руководство в больнице, чтобы на федеральном уровне обратили внимание на оснащение этого учреждения, на нехватку врачей», — заключила собеседница «Газеты.Ru».

Рак трахеи — симптомы и причины, лечение

Главная

Пациентам

Онкологические заболевания и программы лечения рака

Программа лечения рака верхних дыхательных путей и грудной клетки

Рак трахеи

Рак трахеи – достаточно редкое онкологическое заболевание, может быть первичным и вторичным. Первичный рак трахеи – злокачественный процесс начинается непосредственно в клетках органа, вторичный – результат прорастания/распространения опухоли из соседних органов (щитовидная железа, гортань, пищевод, бронхи). Заболевание хорошо изучено, но истинных причин его развития до сих пор не установлено. Зато врачи четко определили факторы, которые провоцируют процесс перерождения здоровых клеток в злокачественные:

курение, вдыхание табачного дыма;
предрасположенность к злокачественным новообразованиям на генетическом уровне;
частые стрессы, психозы, неврозы и любые другие проблемы с психоэмоциональным фоном;

плохая экология в области проживания человека;
длительное вдыхание вредных веществ, пыли – может быть связано с особенностями трудовой деятельности.

Опасность рака трахеи заключается в том, что клиническая картина становится выраженной только при достижении опухоли определенных размеров. Бессимптомное течение делает невозможным направленное диагностирование ранним – рак трахеи прогрессирует, пациент обращается за помощью уже на 2-3-4 стадии.

Симптомы рака трахеи

В начальной стадии развития рака трахеи может проявляться частыми ангинами и фарингитами, периодическими увеличениями шейных и подчелюстных лимфатических узлов. Рак трахеи развивается, и человека начинают беспокоить дополнительные признаки – болевые ощущения при глотании пищи и жидкостей, дискомфорт в области грудины (чувство давления), необъяснимое снижение аппетита. Нередко у больных повышается общая температура тела до субфебрильных значений, так как это происходит на фоне болей в горле, то ставится неправильный диагноз (ангина). Начинается лечение, симптомы рака трахеи становятся неинтенсивными, что наводит на мысль о выздоровлении.

Когда опухоль достигает больших размеров, клиническая картина кардинально меняется, признаки рака трахеи приобретают специфический характер:

часто повторяющиеся приступы кашля;
выделяется небольшое количество мокроты;
в отделяемом содержимом присутствуют «ниточки» крови;
одышка, чувство нехватки воздуха при незначительных физических нагрузках или в покое;
осиплость голоса, свист при дыхании, полное исчезновение голоса (только шепот).

Рак трахеи также имеет и общие симптомы – слабость, быстрая утомляемость, сонливость, понижение работоспособности, спонтанное похудение.

Диагностика рака трахеи

Для подтверждения диагноза рак трахеи недостаточно собрать анамнез, опросить и осмотреть пациента – признаки и симптомы неспецифические, жалобы идентичны тем, которые предъявляют при ангине и фарингитах. Врач назначает комплексное обследование, в рамках которого проводят:

Лабораторные исследования крови и мочи. Диагностика рака трахеи подразумевает забор биологического материала и определение онкомаркеров РЭА, общий и развернутый анализ крови, общий анализ мочи, коагулограмму. Врач увидит в результатах специфические изменения формул биологического материала.
Рентгенологическое исследование. Поможет врачу определить наличие опухоли и оценить ее форму, место расположение. Рак трахеи может иметь абсолютно четкие контуры, но нередко злокачественный процесс не имеет границ, поэтому рентген не будет информативной диагностикой.

Компьютерная томография. Позволяет рассмотреть опухоль и определить ее размер, уровень распространенности, форму и границы. Такая диагностика будет наиболее точной, даст возможность определиться с предстоящим лечением, продумать тактику хирургического удаления опухоли, если это целесообразно.
Трахеобронхоскопия. Визуально специалист оценивает состояние слизистой трахеи, во время процедуры может проводиться и биопсия. Небольшой фрагмент опухоли из трахеи отправляется в лабораторию для гистологического исследования. Это поможет подтвердить или опровергнуть злокачественность патологического процесса.

Если пациент обратился за помощью к врачам на поздних стадиях рака трахеи, то диагностика должна включать в себя и исследования, которые помогут обнаружить метастазы. К таковым относятся магнитно-резонансная томография костей скелета, ультразвуковое исследование органов шеи, грудинного пространства, брюшной полости, компьютерная томография головного мозга, легких и органов средостения.

Хирургическое вмешательство

Операция выполняется трансстернальным доступом, в ходе работы хирург проводит резекцию трахеи – удаляет часть органа вместе с опухолью. Если диагностика проводилась на начальной стадии развития заболевания и рак трахеи имеет небольшие размеры, то врач должен продумать операцию, которая позволит максимально сохранить функциональность органа. Оптимальным вариантом будет эндоскопическая резекция слизистой трахеи.

Хирургическое лечение рака трахеи не проводится, если:

рак поразил 50% и более длины трахеи;
во время диагностики была выявлена дыхательная недостаточность;
злокачественная опухоль уже проросла в аорту или сердце;
на диагностике подтверждено поражение большого количества лимфатических узлов;
заболевание протекает в 4 стадии с множественными метастазами.

Эндоскопическая хирургия проводится следующими методами:

лазерная терапия – на опухоль трахеи воздействуют лазерным лучом максимально высокой интенсивности, рак разрушается;
криотерапия – непосредственно на опухоль наносят жидкий азот в форме спрея, экстремально низкая температура уничтожает рак;
фотодинамическая терапия – на опухоль наносят фотосенсибилизирующее вещество, затем на него воздействуют световыми лучами определенной длины: под их воздействием раковые клетки просто разрушаются.

Химиотерапия при раке трахеи

Этот вид лечения рака трахеи малоэффективен именно при диагностике опухоли, поэтому применяется крайне редко. Как самостоятельная терапия вообще не используется, но имеет некоторую эффективность на поздних стадиях рака, когда хирургическое вмешательство просто не имеет смысла. Всегда проводится в сочетании с лучевой терапией.

Лучевая терапия при раке трахеи

Злокачественные опухоли трахеи отличаются высокой радиочувствительностью, поэтому лучевая терапия может использоваться и как дополнение к хирургическому лечению, и в качестве самостоятельной терапии. Если рак трахеи диагностирован на ранней стадии, то такой метод лечения злокачественных новообразований может быть единственным. Направленные лучи воздействуют непосредственно на опухоль, рядом расположенные здоровые ткани остаются нетронутыми.

Параллельно с радикальными методами лечения рака трахеи врачи применяют иммунотерапию, которая подразумевает введение специфических лекарственных препаратов. Они поддерживают нужный уровень иммунитета, способствуют быстрому восстановлению функциональности органов и систем.

Прогноз выживаемости при раке трахеи

Если рак операбелен и функциональность трахеи сохранена, то выживаемость пациентов составляет 50%, при неоперабельном случае выживаемость составляет максимум 10%. Если рак вышел за пределы трахеи, то уровень выживаемости снижается до 25%.

Прогнозы в общем благоприятны, особенно если рак был диагностирован на ранней стадии развития. Но проблема в том, что симптомы проявляются не сразу и поэтому выживаемость пациентов при раке трахеи составляет, в среднем, 47%.

Злокачественная опухоль трахеи – редкий вид онкологической патологии, который достаточно успешно поддается лечению. У врача есть выбор хирургического лечения рака трахеи – от классической операции до эндоскопического вмешательства. Химиотерапия используется крайне редко, более эффективной является лучевая терапия. Важна диагностика, поэтому стоит проходить стандартное обследование в рамках диспансеризации – этого достаточно для своевременного выявления злокачественной опухоли.

Филиалы и отделения, в которых лечат рак трахеи

МНИОИ им. П.А. Герцена – филиал ФГБУ «НМИЦ радиологии» Минздрава России.

МРНЦ им. А.Ф. Цыба – филиал ФГБУ «НМИЦ радиологии» Минздрава России.

COVID
19

+7(800)444-31-02

Как умирают врачи. Он не такой, как у всех нас, но должен быть

. Этот резкий пост в блоге Кена Мюррея, семейного врача на пенсии из Лос-Анджелеса, помог открыть дискуссию о том, почему врачи регулярно назначают умирающим пациентам лечение, от которого они категорически отказались бы. сами себя.

Много лет назад Чарли, уважаемый ортопед и мой наставник, обнаружил у себя опухоль в животе. Он попросил хирурга осмотреть область, и диагноз был рак поджелудочной железы. Этот хирург был одним из лучших в стране. Он даже изобрел новую процедуру именно для этого вида рака, которая могла утроить шансы пациента на пятилетнюю выживаемость — с 5% до 15% — хотя и с низким качеством жизни.

Чарли это не интересовало. На следующий день он вернулся домой, закрыл свою практику и больше никогда не ступал в больницу. Он сосредоточился на том, чтобы проводить время с семьей и чувствовать себя как можно лучше. Через несколько месяцев он умер дома. Он не получил ни химиотерапии, ни облучения, ни хирургического лечения. Medicare не тратила на него много денег.

Это не частая тема для обсуждения, но врачи тоже умирают. И они не умирают, как все мы. Что необычно в них, так это не то, как много к ним относятся по сравнению с большинством американцев, а то, как мало. Несмотря на все то время, что они тратят на то, чтобы отбиваться от смерти других, они, как правило, довольно безмятежны, когда сталкиваются со смертью сами. Они точно знают, что должно произойти, они знают, что делать, и, как правило, имеют доступ к любому виду медицинской помощи, какой только могут пожелать. Но идут мягко.

Конечно, врачи не хотят умирать; они хотят жить. Но они достаточно знают о современной медицине, чтобы знать ее пределы. И они достаточно знают о смерти, чтобы знать, чего все люди боятся больше всего: умереть от боли и умереть в одиночестве. Они говорили об этом со своими семьями. Они хотят быть уверены, когда придет время, что не будет предпринято никаких героических мер, что они никогда не испытают в свои последние минуты на земле, что кто-то сломает им ребра в попытке реанимировать их с помощью сердечно-легочной реанимации (вот что происходит, если сердечно-легочная реанимация сделано правильно).

Все это происходит в отделении интенсивной терапии за десятки тысяч долларов в день. За это покупаются страдания, которые мы не стали бы причинять террористу. Я не могу сосчитать, сколько раз коллеги-врачи говорили мне словами, которые лишь немного различаются: «Обещай мне, если найдешь меня в таком состоянии, что убьешь меня». Они имеют в виду это. Некоторые медицинские работники носят медальоны с надписью «НЕТ КОДА», чтобы предупредить врачей не проводить на них сердечно-легочную реанимацию. Я даже видел это как татуировку.

Оказывать медицинскую помощь, которая заставляет людей страдать, мучительно. Врачей учат собирать информацию, не раскрывая своих собственных чувств, но наедине, среди коллег-врачей, они выскажутся. «Как кто-то может сделать это с членами своей семьи?» они спросят. Я подозреваю, что это одна из причин, по которой у врачей более высокий уровень злоупотребления алкоголем и депрессии, чем у специалистов в большинстве других областей.

Я знаю, что это одна из причин, по которой я перестал участвовать в больничном уходе за последние 10 лет своей практики. Как же так получилось, что врачи оказывают столько помощи, что сами себе не пожелали бы? Простой или не очень простой ответ таков: пациенты, врачи и система.

Чтобы увидеть, какую роль играют пациенты, представьте сценарий, в котором кто-то потерял сознание и попал в отделение неотложной помощи. Как это часто бывает, никто не разработал план действий в этой ситуации, и потрясенные и напуганные члены семьи оказываются в лабиринте выбора. Они перегружены. Когда врачи спрашивают, хотят ли они сделать «все», они отвечают «да». Затем начинается кошмар. Иногда семья действительно означает «делать все», но часто они просто означают «делать все, что разумно». Проблема в том, что они могут не знать, что разумно, и в своем замешательстве и печали они не спросят об этом и не услышат, что им говорит врач. Со своей стороны врачи сказали делать «все», будут делать, разумно это или нет.

Если пациент страдает тяжелой болезнью, старостью или неизлечимой болезнью, шансы на хороший исход СЛР бесконечно малы, а шансы на страдание огромны. Плохие знания и ошибочные ожидания приводят к большому количеству плохих решений.

Но, конечно, не только пациенты делают такие вещи. Врачи также играют вспомогательную роль. Проблема в том, что даже врачи, которые ненавидят оказывать бесполезную помощь, должны найти способ удовлетворить пожелания пациентов и их семей. Представьте себе еще раз отделение неотложной помощи с этими горюющими, возможно, истеричными членами семьи. Они не знают врача. Установление доверия и уверенности в таких обстоятельствах – очень тонкая вещь. Люди готовы думать, что врач действует из низменных побуждений, пытаясь сэкономить время, деньги или усилия, особенно если врач отговаривает от дальнейшего лечения.

Некоторые врачи умеют общаться лучше других, а некоторые врачи более непреклонны, но трудности, с которыми они все сталкиваются, одинаковы. Когда я столкнулся с обстоятельствами, связанными с выбором в конце жизни, я принял подход, излагая только те варианты, которые я считал разумными (как я сделал бы в любой ситуации), как можно раньше в процессе. Когда пациенты или члены их семей поднимали вопрос о неразумном выборе, я обсуждал этот вопрос с точки зрения непрофессионала, который ясно изображал недостатки. Если пациенты или их семьи по-прежнему настаивали на лечении, которое я считал бессмысленным или вредным, я предлагал передать их лечение другому врачу или больнице.
Нужно ли было время от времени быть более настойчивым? Я знаю, что некоторые из этих переводов до сих пор не дают мне покоя. Одним из пациентов, которого я очень любил, был адвокат из известной политической семьи. У нее был тяжелый диабет и ужасное кровообращение, и в какой-то момент у нее появилась болезненная язва на ноге. Зная об опасностях больниц, я сделал все возможное, чтобы она не прибегала к хирургическому вмешательству. Тем не менее, она искала внешних экспертов, с которыми у меня не было никаких отношений.

Не зная о ней так много, как я, они решили провести шунтирование ее хронически закупоренных кровеносных сосудов на обеих ногах. Это не восстановило ее кровообращение, и хирургические раны не зажили. Ее ноги стали гангренозными, и она перенесла двусторонние ампутации ног. Через две недели в известном медицинском центре, в котором все это происходило, она скончалась.

В таких историях легко придраться как к врачам, так и к пациентам, но во многом все стороны являются просто жертвами более крупной системы, поощряющей чрезмерное лечение. В некоторых неудачных случаях врачи используют модель платы за услугу, чтобы делать все возможное, даже бессмысленное, чтобы заработать деньги. Однако чаще всего врачи боятся судебных разбирательств и делают все, о чем их просят, почти без обратной связи, чтобы избежать неприятностей.

Даже после правильной подготовки система все равно может поглотить людей. Одним из моих пациентов был мужчина по имени Джек, 78-летний мужчина, который много лет болел и перенес около 15 серьезных хирургических вмешательств. Он объяснил мне, что никогда, ни при каких обстоятельствах не хотел бы снова оказаться на аппаратах жизнеобеспечения.

Однако однажды в субботу у Джека случился обширный инсульт, и его доставили в отделение неотложной помощи без сознания, без жены. Врачи сделали все возможное, чтобы реанимировать его и поставить на аппарат жизнеобеспечения в реанимации. Это был худший кошмар Джека. Когда я прибыл в больницу и взял на себя уход за Джеком, я поговорил с его женой и персоналом больницы, принеся в свой кабинет записи с его предпочтениями в уходе. Затем я выключил аппараты жизнеобеспечения и сел рядом с ним. Через два часа он умер.

Но перспектива полицейского расследования ужасает любого врача. Я мог бы гораздо легче оставить Джека на аппарате жизнеобеспечения вопреки его заявленному желанию, продлив его жизнь и его страдания еще на несколько недель. Я бы даже заработал немного больше денег, и Medicare получил бы дополнительный счет на 500 000 долларов. Неудивительно, что многие врачи ошибаются в сторону чрезмерного лечения.

Хосписная помощь, направленная на предоставление неизлечимо больным пациентам комфорта и достоинства, а не на бесполезное лечение, обеспечивает большинству людей намного лучшие последние дни.

Удивительно, но исследования показали, что люди, помещенные в хосписы, часто живут дольше, чем люди с тем же заболеванием, которые ищут активное лечение. Недавно я был поражен, услышав по радио, что знаменитый репортер Том Уикер «мирно скончался дома, в окружении своей семьи». Такие истории, к счастью, встречаются все чаще.

Несколько лет назад у моего старшего двоюродного брата Факела (родившегося дома при свете фонарика — или факела) случился приступ, который оказался результатом рака легких, поразившего его мозг. Я организовал для него посещение различных специалистов, и мы узнали, что при агрессивном лечении его состояния, включая три-пять посещений больницы в неделю для химиотерапии, он проживет, возможно, четыре месяца.

В конце концов, Факел отказался от какого-либо лечения и просто принял таблетки от отека мозга. Он переехал ко мне.
Следующие восемь месяцев мы провели, делая кучу вещей, которые ему нравились, весело проводя время вместе, как мы не делали десятилетиями. Мы пошли в Диснейленд, его первый раз. Мы тусовались дома. Торч был фанатом спорта, и он был очень счастлив смотреть спортивные состязания и есть мою стряпню. Он даже немного прибавил в весе, питаясь своей любимой едой, а не больничной. У него не было серьезных болей, и он оставался в приподнятом настроении.

Однажды он не проснулся. Следующие три дня он провел в коматозном сне, а затем умер. Стоимость его медицинского обслуживания в течение этих восьми месяцев за одно лекарство, которое он принимал, составляла около 20 долларов.

Торч не был врачом, но он знал, что хочет качественной жизни, а не только количества. Разве не большинство из нас? Если существует современное состояние ухода за умирающими, то оно таково: смерть с достоинством. Что касается меня, у моего врача есть выбор. Их было легко сделать, как и для большинства врачей. Не будет никакого героизма, и я спокойно уйду в эту спокойную ночь. Как мой наставник Чарли. Как мой кузен Факел. Как и мои коллеги-врачи.

Этот пост в блоге был впервые опубликован в 2011 году на Zócalo Public Square (http://www.zocalopublicsquare.org/), некоммерческой бирже идей, связанной с Университетом штата Аризона. Публикуется здесь с разрешения.
Кен Мюррей — семейный врач на пенсии и был клиническим доцентом семейной медицины в Университете Южной Каролины.

Как умирают врачи – Блог о здравоохранении

Без категорий

6 августа 2012 г. • 446

КЕН МЮРРЕЙ, MD

Много лет назад Чарли, очень уважаемый ортопед и мой наставник, обнаружил опухоль в животе. Он попросил хирурга осмотреть область, и диагноз был рак поджелудочной железы. Этот хирург был одним из лучших в стране. Он даже изобрел новую процедуру именно для этого вида рака, которая могла утроить шансы пациента на пятилетнюю выживаемость — с 5 до 15 процентов — хотя и при низком качестве жизни. Чарли это не интересовало. На следующий день он вернулся домой, закрыл свою практику и больше никогда не ступал в больницу. Он сосредоточился на том, чтобы проводить время с семьей и чувствовать себя как можно лучше. Через несколько месяцев он умер дома. Он не получил ни химиотерапии, ни облучения, ни хирургического лечения. Medicare не тратила на него много денег.

Конечно, врачи не хотят умирать; они хотят жить. Но они достаточно знают о современной медицине, чтобы знать ее пределы. И они достаточно знают о смерти, чтобы знать, чего все люди боятся больше всего: умереть от боли и умереть в одиночестве. Они говорили об этом со своими семьями. Они хотят быть уверены, когда придет время, что никаких героических мер не произойдет, что они никогда не столкнутся с тем, что в их последние минуты на земле кто-то сломает им ребра в попытке реанимировать их с помощью СЛР (вот что происходит, если СЛР сделано правильно).

Почти все медицинские работники видели то, что мы называем «бесполезной заботой» о людях. Именно тогда врачи используют передовые технологии для лечения тяжелобольного человека, приближающегося к концу жизни. Пациента вскроют, проткнут трубками, подключит к машинам и нападут на наркотики. Все это происходит в отделении интенсивной терапии и стоит десятки тысяч долларов в день. За это покупаются страдания, которые мы не стали бы причинять террористу. Я не могу сосчитать, сколько раз коллеги-врачи говорили мне словами, которые лишь немного различаются: «Обещай мне, если найдешь меня в таком состоянии, что убьешь меня». Они имеют в виду это. Некоторые медицинские работники носят медальоны с надписью «НЕТ КОДА», чтобы предупредить врачей не проводить на них сердечно-легочную реанимацию. Я даже видел это как татуировку.

Как же так получилось, что врачи так заботятся, что сами себе не пожелали бы? Простой или не очень простой ответ таков: пациенты, врачи и система.

Чтобы увидеть, какую роль играют пациенты, представьте себе сценарий, в котором кто-то потерял сознание и попал в отделение неотложной помощи. Как это часто бывает, никто не разработал план действий в этой ситуации, и потрясенные и напуганные члены семьи оказываются в лабиринте выбора. Они перегружены. Когда врачи спрашивают, хотят ли они сделать «все», они отвечают «да». Затем начинается кошмар. Иногда семья действительно означает «делать все», но часто они просто означают «делать все, что разумно». Проблема в том, что они могут не знать, что разумно, и в своем замешательстве и печали они не спросят об этом и не услышат, что им говорит врач. Со своей стороны врачи сказали делать «все», будут делать, разумно это или нет.

Приведенный выше сценарий является распространенным. Проблема усугубляется нереалистичными ожиданиями того, что могут сделать врачи. Многие люди считают СЛР надежным спасением, хотя на самом деле результаты обычно плохие. Ко мне в отделение неотложной помощи привозили сотни людей после сердечно-легочной реанимации. Ровно один, здоровый мужчина, у которого не было проблем с сердцем (для тех, кто хочет конкретики, у него был «напряженный пневмоторакс»), вышел из больницы. Если пациент страдает тяжелой болезнью, старостью или неизлечимой болезнью, шансы на хороший исход СЛР бесконечно малы, а шансы на страдание огромны. Плохие знания и ошибочные ожидания приводят к большому количеству плохих решений.

Но, конечно, не только пациенты делают это. Врачи также играют вспомогательную роль. Проблема в том, что даже врачи, которые ненавидят оказывать бесполезную помощь, должны найти способ удовлетворить пожелания пациентов и их семей. Представьте себе еще раз отделение неотложной помощи с этими горюющими, возможно, истеричными членами семьи. Они не знают врача. Установление доверия и уверенности в таких обстоятельствах – очень тонкая вещь. Люди готовы думать, что врач действует из низменных побуждений, пытаясь сэкономить время, деньги или усилия, особенно если врач отговаривает от дальнейшего лечения.

Некоторые врачи лучше других умеют общаться, а некоторые врачи более непреклонны, но все они сталкиваются с одинаковыми трудностями. Когда я столкнулся с обстоятельствами, связанными с выбором в конце жизни, я принял подход, излагая только те варианты, которые я считал разумными (как я сделал бы в любой ситуации), как можно раньше в процессе. Когда пациенты или члены их семей поднимали вопрос о неразумном выборе, я обсуждал этот вопрос с точки зрения непрофессионала, который ясно изображал недостатки. Если пациенты или их семьи по-прежнему настаивали на лечении, которое я считал бессмысленным или вредным, я предлагал передать их лечение другому врачу или больнице.

Нужно ли было время от времени быть более настойчивым? Я знаю, что некоторые из этих переводов до сих пор не дают мне покоя. Одним из пациентов, которого я очень любил, был адвокат из известной политической семьи. У нее был тяжелый диабет и ужасное кровообращение, и в какой-то момент у нее появилась болезненная язва на ноге. Зная об опасностях больниц, я сделал все возможное, чтобы она не прибегала к хирургическому вмешательству. Тем не менее, она искала внешних экспертов, с которыми у меня не было никаких отношений. Не зная о ней так много, как я, они решили провести шунтирование ее хронически закупоренных кровеносных сосудов на обеих ногах. Это не восстановило ее кровообращение, и хирургические раны не зажили. Ее ноги стали гангренозными, и она перенесла двусторонние ампутации ног. Через две недели в известном медицинском центре, в котором все это происходило, она скончалась.

Даже при правильной подготовке система все равно может поглотить людей. Одним из моих пациентов был мужчина по имени Джек, 78-летний мужчина, который много лет болел и перенес около 15 серьезных хирургических вмешательств. Он объяснил мне, что никогда, ни при каких обстоятельствах не хотел бы снова оказаться на аппаратах жизнеобеспечения. Однако однажды в субботу у Джека случился обширный инсульт, и его доставили в отделение неотложной помощи в бессознательном состоянии без жены. Врачи сделали все возможное, чтобы реанимировать его и поставить на аппарат жизнеобеспечения в реанимации. Это был худший кошмар Джека. Когда я прибыл в больницу и взял на себя уход за Джеком, я поговорил с его женой и персоналом больницы, принеся в свой кабинет записи с его предпочтениями в уходе. Затем я выключил аппараты жизнеобеспечения и сел рядом с ним. Через два часа он умер.

Несмотря на то, что все его желания были задокументированы, Джек не умер, как он надеялся. Вмешалась система. Позже я узнал, что одна из медсестер даже сообщила властям, что я отключил Джека от сети, как возможное убийство. Ничего из этого, конечно, не вышло; Желания Джека были четко изложены, и он оставил документы, подтверждающие это. Но перспектива полицейского расследования ужасает любого врача. Я мог бы гораздо легче оставить Джека на аппарате жизнеобеспечения вопреки его заявленному желанию, продлив его жизнь и его страдания еще на несколько недель. Я бы даже заработал немного больше денег, и Medicare получил бы дополнительный счет на 500 000 долларов. Неудивительно, что многие врачи ошибаются в сторону чрезмерного лечения.

Но врачи все равно себя не перелечивают. Они постоянно видят последствия этого. Почти каждый может найти способ спокойно умереть дома, и с болью можно справиться лучше, чем когда-либо. Хосписная помощь, которая направлена на обеспечение комфорта и достоинства неизлечимо больных пациентов, а не на бесполезное лечение, обеспечивает большинству людей гораздо лучшие последние дни. Удивительно, но исследования показали, что люди, помещенные в хосписы, часто живут дольше, чем люди с тем же заболеванием, которые ищут активное лечение. Недавно я был поражен, услышав по радио, что знаменитый репортер Том Уикер «мирно скончался дома, в окружении своей семьи». Такие истории, к счастью, встречаются все чаще.

Мы провели следующие восемь месяцев, делая кучу вещей, которые ему нравились, весело проводя время вместе, как мы не делали десятилетиями. Мы пошли в Диснейленд, его первый раз. Мы тусовались дома. Торч был фанатом спорта, и он был очень счастлив смотреть спортивные состязания и есть мою стряпню. Он даже немного прибавил в весе, питаясь своей любимой едой, а не больничной. У него не было серьезных болей, и он оставался в приподнятом настроении. Однажды он не проснулся. Следующие три дня он провел в коматозном сне, а затем умер. Стоимость его медицинского обслуживания в течение этих восьми месяцев за одно лекарство, которое он принимал, составляла около 20 долларов.